В 1990 году в России началась перестройка и людям разрешили заниматься собственным, частным бизнесом.
Для народов СССР, где ранее предпринимательство считалось преступлением и каралось по закону, вплоть до тюремного заключения, подобное разрешение явилось революционным.
Примерно треть населения, особенно в столице и крупных городах, вдохновенно стала мечтать о собственном будущем, похожем на счастливую и роскошную жизнь западных миллионеров.
Город Новосибирск, в котором я жил в то время, находился в трёх тысячах километров от столицы СССР — Москвы, но и его жители старались не отставать от столичных в организации собственного дела.
Бизнес первых предпринимателей Сибири был преимущественно мелким. Они занимались оказанием бытовых услуг, мелкорозничной торговлей, открывали небольшие кафе и магазинчики. Те, кому удавалось раздобыть какое-нибудь старенькое оборудование и наладить в полуподвальном помещении выпуск модной в то время бижутерии из пластмассы, считались чуть ли не промышленниками.
Мне повезло — удалось зафрахтовать в западносибирском речном пароходстве три самых больших пассажирских теплохода. Один из них, трёхпалубный с рестораном, баром и конференц-залом, я использовал для прогулочных рейсов, проводил на нём конференции сибирских предпринимателей.
К тому времени меня избрали президентом межрегиональной ассоциации предпринимателей, которая называлась «Сибирский кооператор». Я ощущал себя успешным и удачливым предпринимателем. Однако имелись и большие проблемы — заключались они в неприятии частью общества новоявленных бизнесменов.
В начале перестройки Российское общество раскололось на две, казалось, непримиримые части. С одной стороны, были люди, желающие заниматься частным бизнесом, и, не видя ничего плохого в капиталистической системе, они хотели жить в обществе западного образца. С другой стороны, были ветераны войны и труда, категорически не приемлющие нововведения в стране. Их тоже можно было понять.
До начала перестройки пожилой человек, фронтовик или Герой Социалистического Труда, по праздникам надевал свои награды, шёл на парад, выступал перед молодёжью в школе. Он считал, что его жизнь достойна уважения, прожита правильно, на благо социалистического общества. И вдруг очень резкие изменения — оказалось, не то общество строили, надо было строить не социалистическое, а капиталистическое. И российского царя в 1917 году зря свергли и расстреляли всю его семью. Получалось, что награды этого пожилого человека теперь свидетельствовали не о его доблести, а о том, что он был передовиком в строительстве не того, что нужно обществу. Как теперь такому человеку смотреть в глаза своим детям и внукам? Подобные люди и выходили в начале перестройки на митинги.
Однажды и мне пришлось принять участие в таком митинге.
Во время переговоров с предпринимателями из Турции секретарша мне сообщила, что у здания новосибирского обкома КПСС собирается стихийный митинг и, как гласят лозунги, направлен он против предпринимателей. Я извинился перед турецкой делегацией и решил с группой своих коллег идти на митинг. Мы боялись, что после митинга толпа начнёт крушить частные шашлычные и магазинчики.
— Надо бы переодеться, — предложил один из моих коллег, — если мы предстанем перед толпой в своих парадных костюмах, она ещё больше озлобится.
— Надо бы, да нет времени.
Так и подъехали на митинг мы на двух машинах — на импортном «Мерседесе» и российском джипе УАЗ. Вышли из машин в элегантных костюмах, в белых рубашках и галстуках, а я вообще, как денди лондонский — в элегантном белом костюме. Стоим, смотрим на митингующих и не знаем, что делать.
Примерно тысячи полторы или две было митингующих. Красные флаги развевались над толпой. Лозунги: «Не допустим капитализма», «Предприниматели — кровопийцы народа», «Предателей дела партии к ответу». На импровизированной сцене пожилой человек с медалями на груди яростно, с надрывом говорит:
— Поколение наше предано! Целое поколение! Наше поколение! Мы истекали кровью в окопах. Мы не дали захватить фашистской нечисти нашу Родину. Мы голодали и жили в палатках, но мы строили заводы, фабрики. Мы строили города. Социализм строили, о коммунизме мечтали…
Инвалид на костылях ему время от времени поддакивал:
— Мы жизни своей не жалели!
Две старушки хором скандировали:
— Пенсию! Пенсию!
Видно, выступающего человека выкрики из толпы возбуждали:
— Мы не допустим кровопийц и буржуев! Мяса уже даже на рынке не купишь, всё для своих шашлычных скупили. Разгромим их коммерческие киоски, как гнёзда гидры! — призвал он.
Толпа хором:
— Разгромим! Разгромим! Разгромим!
— Мы для детей своих жизнь строили, не для них, — и указал рукой на нашу группу.
Все участники митинга повернулись в нашу сторону. Наступила тишина. Толпа будто к прыжку в нашу сторону готовилась.
И тогда я схватил громкоговоритель и полез на крышу джипа, еще не зная, что буду говорить. Потому и начал без предисловий:
— Вы говорите, для своих детей старались, а мы — вот они, ваши дети. Предпринимателями решили стать. Жизнь построить, не хуже чем в Америке. Закон теперь позволяет частным бизнесом заниматься. Спасибо вам за старания, только не очень-то нам подошло то, что вы построили, и мы своё хотим соорудить. А громить начнёте, так пенсию совсем не получите, потому что это мы на вашу пенсию деньги отчисляем. Предприниматели — не кровопийцы. Предприниматели — это те, кто старается предпринять нечто путное для страны, ну и для себя конечно.
Выступающий со сцены человек был без громкоговорителя, и чтобы перебить меня, ему пришлось закричать:
— Вот он, смотрите, предводитель кровопийц на теле народа! Это они все продукты с прилавков смели. Это они мясо скупают, а потом продают шашлыки втридорога. В три дня мяса не стало.
А я ему в ответ спокойно через громкоговоритель:
— Ну ты даёшь, мужик. Что ж это, вы всю жизнь старались-старались, а мяса только на три дня и смогли заготовить?
Выкрики из толпы прекратились, люди слушали наш диалог, всякий раз поворачиваясь в сторону говорящего. На мой аргумент человек на сцене не стал отвечать, вместо ответа он закричал:
— Стащите его, кровопийцу народного, с машины. Смотрите, как разоделся, гад.
Из толпы в мою сторону полетели разные предметы. В мой белый костюм попали двумя солёными помидорами и яйцом. И в голову солёным помидором попали. Милиция, присутствующая на митинге, встала в шеренгу между толпой и машиной, на крыше которой я стоял. Командир милиционеров крикнул мне:
— Слазь, парень, с машины и убегай. Толпу мы сдержать не сможем.
Но мне не хотелось отступать, и я крикнул в громкоговоритель:
— А вы хотели, чтоб и ваши дети, как вы, в лохмотьях ходили? За это, значит, вы боролись?
Несколько человек из толпы прорвались сквозь строй милиционеров, подбежали к машине и стали раскачивать её. И тут, сам не знаю, как это произошло, я вдруг стал читать стихи Маяковского о Ленине:
Время —
начинаю
про Ленина рассказ.
Но не потому,
что горя
нету более,
время
потому,
что резкая тоска
стала ясною,
осознанною болью.
Время,
снова
ленинские лозунги развихрь.
Нам ли
растекаться
слёзной лужею, —
Ленин
и теперь
живее всех живых.
Наше знанье —
сила
и оружие.
Толпа от неожиданности замерла. Замерли, задрав вверх головы, раскачивающие автомобиль. В это время сбоку, прямо по газону, медленно продвигался грузовик с водкой. Это мы с коллегами решили сброситься и задобрить толпу. Пока автомобиль продвигался в мою сторону, я продолжал читать:
Люди — лодки.
Хотя и на суше.
Проживёшь
своё
пока,
много всяких
грязных ракушек
налипает
нам
на бока.
А потом,
пробивши
бурю разозлённую
сядешь
чтобы солнца близ,
и счищаешь
водорослей
бороду зелёную
и медуз малиновую слизь.
Я
себя
под Лениным чищу.
чтобы плыть
в революцию дальше.
Грузовик с водкой вплотную подъехал к моей машине, и я, перепрыгнув в кузов грузовика, уже оттуда сказал:
— Только вот незадача, мужики, получается. Разным людям разные революции по душе.
Выступающий снова закричал:
— Вы разве не видите? Он же издевается над нами. О Ленине стихи читал, чтоб обалдели все. А вы и обалдели сразу.
— Стихи я в школе старательно учил. Прочитал тоже старательно, чтоб показать — знает наше поколение о стремлениях отцов. Но только и вы наше стремление попытайтесь понять.
— Одним махом весь народ стихами заморочил, гидра эксплуататорская, кровопийца народный. Что стоите онемевшие? Раздавить, уничтожить гидру! Лениным он прикрылся, стихами.
Часть толпы взревела и снова стала пытаться прорваться через милицейский заслон.
— Да, стихи я прочитал, чтоб разговор нормальный затеять. Подходите, выпьем и поговорим нормально, по-русски.
Я открыл борт грузовика, сел на ящик, открыл бутылку, потом вторую и разлил водку по пластмассовым стаканчикам. Взял один стаканчик, отпил глоток. Обратился к тем, кто, прорвавшись через кордон, раскачивал джип. Они уже стояли у открытого борта грузовика.
— Да вы берите, мужики, выпьем по чуть-чуть, а то разговор как-то не клеится.
Мужчины подошли, стали разбирать стаканчики
— А действительно, чего это мы разбушевались? Поговорить можно нормально, — заметил невысокого роста бородатый мужчина, а его товарищ добавил:
— Отчего ж не поговорить, когда компания подходящая.
Повернувшись в сторону сдерживающих толпу милиционеров, один из выпивших мужчин сказал:
— Вы, мужики, продержитесь ещё чуток, а то прорвутся, поговорить нормально не дадут.
— Не дадут, с толпой какой разговор? Базар один, да и только, — поддержали его. — Мы повторим сейчас и поможем вам.
— Да, надо бы помочь служивым. Наливай по второй, — предложили мне.
Я разлил водку ещё раз.
— А ты, это, стихи ещё какие знаешь? — спросил у меня басом огромного роста лысый мужчина.
— Если на память… Из школьной программы только, — ответил я ему.
— Ну прочитай из школьной программы, а я подпою в микрофон. Как выпью, всегда спеть хочется.
— Белеет парус одинокий в тумане моря голубом… — начал я, и лысый мужчина запел мощным басом, усиленным громкоговорителем:
Белеет парус одинокий в тумане моря голубом!..
Что ищет он в краю далёком? Что потерял в краю родном?
Толпа прорвала милицейский кордон. Большая группа, в основном состоящая из мужчин, побежала к грузовику. Лысый здоровяк прекратил пение и грозным басом прокричал:
— В очередь! Здесь разговор нормальный, а не базар.
Подбежавшие стали выстраиваться в очередь.
Выступающий на противоположной стороне снова заговорил, обращаясь к оставшимся перед ним людям:
— Смотрите, люди, он же народ спаивает! Женщины! Ваших мужей спаивают.
В толпе, состоящей в основном из пожилых женщин, нарастал недовольный гул голосов. Я снова взял громкоговоритель и обратился к женщинам:
— Извините, женщины, запамятовал, на той стороне площади машина с импортными куриными окорочками, это презент для вас от союза предпринимателей. Это не подкуп, это плата за передышку, чтоб разговору не мешали. На всех, конечно, одной машины не хватит, тут вы правы, но кому-то бесплатно достанется.
Большая группа женщин, кто быстрым шагом, кто бегом, направилась к машине с куриными окорочками. Таким образом, митингующие разделились на две группы. Одна сосредоточилась у грузовика с водкой, другая — у грузовика с окорочками. Я понял, что люди успокоились. Мы с коллегами сели в машины и поехали на мой теплоход. Уходя от распивающих водку мужчин, услышал:
— Нормальный мужик, а мы его чуть не изувечили…
Когда теплоход стоял у причала речного вокала, его ресторан выполнял функцию клуба предпринимателей. Пожилые и молодые люди часто встречались в нём, обсуждали свои дела и делились опытом. Почти у всех было ощущение, что нас ждет необычайно красивая жизнь. Иногда эти радужные мечтания пытался охладить кто-нибудь из скептиков.
Однажды пришел на теплоход выступавший на митинге мужчина. Охрана его не пропускала, и он стал требовать возможности поговорить со мной. Я вышел к нему, познакомились. Звали его Петр Иванович, и он стал просить разрешения посещать наш клуб.
— А зачем, Петр Иванович, ходить в наш клуб, если вы против предпринимательства, против частной собственности?
А он в ответ:
— Я против абсурда в жизни. Вам, нынешнему авангарду, мнение хочу высказать свое. Или вы боитесь слушать альтернативное мнение?
Один из моих коллег предложил:
— Да пусть приходит, высказывается. Это будет лучше, чем митинги собирать да людей будоражить.
Я согласился. И Петр Иванович стал приходить каждую неделю. Договорились, что он будет говорить не более пяти минут. Он оказался бывшим учителем истории и философии, его выступления в клубе предпринимателей на теплоходе мало кого интересовали, но иногда ненадолго заставляли задуматься над смыслом жизни.
Однажды он как всегда вышел к микрофону и сказал сидевшим за столиками ресторана предпринимателям.
— Да что вы строите из себя будущих счастливцев? Вон в Америке люди давно бизнесом занимаются, там предпринимателей больше, чем у нас в России. Мы, может быть, достигнем американского уровня жизни лет через двадцать, а они за эти двадцать лет еще вперед от нас уйдут. Предпринимателей станет в России больше, но это совсем не означает, что больше будет счастливых людей…
Но тогда, в начале перестройки, нам, предпринимателям первой волны, не хотелось думать о смысле жизни — мы хотели просто красиво жить.
