Вначале диалог о родине с Анастасией мне непонятен был. Её суждения вначале даже ненормальными казались. Но потом… Я и сейчас о них невольно вспоминаю. Вспоминаю, как на вопросы о том, что делать надо, чтобы ни межпланетных, ни земных войн не было у нас, чтобы бандитов не было и дети здоровыми, счастливыми рождались, она ответила:
— Всем людям надо посоветовать, Владимир: «Верните, люди, родину свою».
— «Верните родину» — ты, может быть, ошиблась, так сказав, Анастасия, есть родина у всех, просто не все на родине живут. Не родину вернуть — самим на родину приехать нужно — ты так сказать хотела?
— Владимир, не ошиблась я. Нет родины совсем у большинства людей, сейчас живущих на планете.
— Ну как же нет?! У россиян — Россия родина, у англичан — Англия. Все ж где-то родились, и, значит, родиною называться будет та страна, где человек рождён.
— Считаешь ты, что родину свою границей, кем-то обусловленною, нужно мерять?
— А чем ещё? Так принято. У всех государств границы имеются.
— Но если б не было границ, тогда чем свою родину ты обусловить мог?
— Тем местом, где родился, городом или селом, а может, вся Земля была б тогда родиной для всех.
— Могла б и вся Земля быть родиной для каждого, живущего на ней, и всё вселенское ласкать могло бы человека, но для того соединить все планы бытия в единую необходимо точку. Ту точку родиной назвать своей, в ней сотворить собой Любви пространство, всё лучшее вселенское соприкасаться будет с ним. С пространством родины твоим. Собою через эту точку вселенную ты будешь ощущать. Непревзойдённой силой обладать. В мирах других об этом будут знать. Тебе служить всё будет, как Бог, Создатель наш, того хотел.
— Ты лучше по-простому говори, Анастасия, я ничего не понял про планы бытия, как их соединить. Про точку, что я родиной своей могу назвать.
— Тогда с рожденья разговор нам нужно начинать.
— Ну, пусть с рожденья. Только ты не просто говори, а с толком для сегодняшнего дня. Ну, например, как видишь ты, как себе представляешь зарождение семьи, рождение и воспитание детей в условиях сегодняшнего дня. И чтобы дети все счастливыми рождались. Такую можешь ты построить схему или нарисовать картину?
— Смогу.
— Так говори. Но только не про жизнь в лесу да про науку образности непонятную. Никто о ней не знает, только ты…
Я не смог договорить фразу. В голове как будто не один, а множество вопросов бурным потоком понеслось. И главные: почему мне стало интересно знать, что скажет мне про нашу жизнь таёжная отшельница? откуда она знает не только внешние детали нашей жизни, но и внутренние переживания многих людей? какие возможности у этой непонятной науки образности? Не мог сидеть. Встал, начал взад-вперёд ходить. Чтоб успокоиться и чтоб невероятность осознать, понять, стал рассуждать: «Вот сидит под кедром спокойная молодая женщина. То не спеша по траве рукой проведёт, то внимательно на букашку какую-то смотрит, по её руке ползущую, то задумается ненадолго. Сидит в тайге, вдалеке от бурной жизни городов и стран. От войн и перипетий всяческих цивилизованных миров. Но что, если она в совершенстве знает эту науку образности? Что, если она с её помощью может влиять на людей? Оказывать более сильное влияние на общество, чем правительства, парламенты и множество духовных конфессий? Невероятно! Фантастично! Но… Есть реальные, конкретные факты, свидетельствующие об этом. Невероятные факты! Но они существуют в реальности.
Она научила меня за короткий срок писать книги. На это ей потребовалось всего три дня. Это она сыплет и сыплет непрерывным потоком информацию. Невероятно, но факт. Книги без рекламы с лёгкостью пересекают границы городов и стран. В книгах её образ. Этот образ, неведомо как, влияет на людей, вызывает в них творческий порыв. Тысячи поэтических строк, сотни песен бардов посвящены её образу. И она об этом прекрасно знала заранее! Ещё в первой книге я приводил её высказывания на этот счёт. Тогда ещё ничего не было. Тогда её слова казались невероятным бредом, фантастикой. Но всё произошло точно так, как она сказала. И сейчас, когда я пишу эти строки, произошли ещё невероятные события.
Издательством «Проф-Пресс» в июле 1999 года выпущен сборник в пятьсот страниц с письмами и стихами читателей. Сборник выпущен в июле месяце, считающемся для книготорговцев «мёртвым сезоном». Происходит невероятное: пятнадцатитысячный тираж раскупается за один месяц.
Выпускается ещё пятнадцать тысяч, но и эти сборники тут же раскупаются. Это событие не так зрелищно для сенсаций, преподносимых прессой, оно вообще выходит за рамки представлений о сенсациях необычностью стоящих за ним выводов. В эти выводы трудно поверить. Трудно поверить, что образ Анастасии меняет сознание общества.
Читающие испытывают потребность к действию. Люди в России и за её пределами самостоятельно организовывают читательские клубы и центры, называя их её именем.
Новосибирский завод медицинских препаратов выпускает кедровое масло, о котором она говорила. В небольшой деревеньке Новосибирской области местные жители восстанавливают оборудование, стремятся получать целебное масло по её технологии, им помогают из города.
Это она говорила, что возродятся сибирские сёла, что к родителям начнут возвращаться дети.
Она перенаправляет поток паломников от заморских святынь к родным. Только за два последних года дольмены в окрестностях Геленджика, о которых она рассказала, посетило более пятидесяти тысяч её читателей. Вокруг забытых ранее святынь сейчас высаживают люди цветы и сады. В разных городах высаживают кедры и другие растения по её методу.
Постановлением главы администрации Томской области учреждено предприятие «Сибирские дикоросы». Ими отправлено в Москву четыре тысячи саженцев кедра.
О ней говорят учёные. Это её образ живой самодовлеющей субстанцией уже парит над Россией. Но только ли над Россией?
Женщины в Казахстане собирают деньги на съёмку фильма об Анастасии. Надо же, казахские женщины хотят, чтоб был фильм о сибирской отшельнице!
Это её образ начинает куда-то вести людей. Куда? Какой силой? Кто ей помогает? Возможно, она сама обладает какой-то невероятной, неведомой ранее силой. Но почему она по-прежнему остаётся на своей полянке, по-прежнему возится с какими-то букашками?
Пока умники рассуждают, существует она вообще или не существует, она просто действует. Проявление её действий можно видеть, трогать, пробовать на вкус. Что означает эта наука образности?
Эти мысли тогда, в тайге, немного пугали. Хотелось быстрее опровергнуть их или в них утвердиться, но рядом только она, спросить можно только у неё.
Сейчас спрошу… Она не способна солгать… Сейчас спрошу.
— Анастасия, скажи… Скажи, ты науку образности знаешь в совершенстве? Ты обладаешь знаниями древних тех жрецов?
С волнением я ждал её ответа, но без волнения спокойный голос отвечал:
— Я знаю то, что праотец мой тем жрецам преподавал. И то, чего сказать отцу жрецы не дали. И новое ещё сама познать, почувствовать стремилась.
— Теперь я понял! Я предполагал! Науку образности лучше всех познала ты. И ты перед людьми предстала, сама свой образ сотворив. Для многих ты богиня, добрая лесная фея, мессия. Так в письмах пишут о тебе читатели. Мне говорила, будто бы гордыня, самость — грех большой, что искренне я должен всё писать. И я предстал пред всеми недоделком, но ты сама при этом выше всех превознеслась, и то, что будет так, заранее сама об этом знала.
— Владимир, ничего перед тобой я не скрывала.
Анастасия поднялась с травы, напротив меня встала, руки опущены, в глаза глядит и продолжает:
— Мой образ лишь сейчас не каждому понятен. Но образ тот, другой, когда перед людьми предстанет, останется и мой. Похож мой образ будет на уборщицу, которая лишь паутину с главного снимает.
— Какую паутину? Скажи ясней, Анастасия, ещё что хочешь сотворить?
— Перед людьми хочу я образ Бога оживить. Его великую мечту для каждого понятной сделать. Его стремления в любви каждый живущий сможет чувствовать. Сегодня в этой жизни сможет стать счастливым человек. Дети сегодняшних людей все будут жить в Его Раю. Я не одна. Ты не один. И рай предстанет общим сотвореньем.
— Постой, постой. Теперь я понимаю, твои слова переломают многие ученья. Их авторы, последователи, набросятся не только на тебя, но и меня обхают. А мне зачем эти проблемы? Не буду я писать всё, что о Боге скажешь.
— Владимир, испугался ты лишь предстоящей непонятно с кем борьбы.
— Да всё понятно мне. Обрушатся все те, кто возглавляет разные конфессии. Своих фанатов-последователей на меня будут натравливать.
— Не их — себя боишься ты, Владимир. Стыдишься сам предстать пред Богом. Не веришь в новый образ жизни свой. Считаешь, что не сможешь измениться.
— При чём здесь я? Тебе твержу о священнослужителях. И так уже многие из них на твои высказывания реагируют.
— И что же говорят они тебе?
— По-разному говорят. Некоторые нехорошо отзываются, некоторые наоборот, один священник православный с Украины со своими прихожанами ко мне приезжал, чтобы твои высказывания поддержать. Но он сельский священник.
— И что же из того, что сельским был приехавший к тебе священник?
— А то, что есть ещё другие, высокопоставленные. Им все подчиняются. Всё от них зависит.
— Но ведь и те, высокопоставленные, как о них ты говоришь, когда-то тоже в маленьких церквах служили.
— Неважно это. Всё равно писать не буду, пока хоть кто-нибудь из руководства серьёзного храма… Да что я говорю, ты ведь сама всё можешь наперёд сказать. Вот и скажи, кто будет противостоять, а кто тебе поможет. Да и найдётся ли хоть кто-нибудь, кто станет помогать?
— Какого же священник ранга тебя может убедить смелее быть, Владимир?
— Не ниже настоятеля или епископа ты можешь мне назвать кого-нибудь?
Лишь на мгновение задумалась она, как будто вглядываясь и во время, и в пространство сразу.
И прозвучал ответ невероятный:
— Уже помог, по-новому сказав слова о Боге, римский папа Иоанн Павел II, — ответила Анастасия, — образ Христа и Мухамада соединят в пространстве энергии свои, в единое сольются с ними образы другие. Ещё найдётся православный патриарх, и почитаемым в веках им сказанное будет. Но будет главным среди всех внешне простых людей порывы вдохновенные. Тебе земной их статус важен, но ведь всего на свете истина важней.
И замолчала, опустив глаза, Анастасия, как будто что-то вдруг обидело её. Как будто ком к горлу подкатил, его она сглотнула и вздохнула. Потом добавила:
— Прости, коль непонятно для твоей души я изъясняюсь. Пока не получается, но постараюсь я понятней быть, только ты людям расскажи…
— О чём?
— О том, что закрывать от них тысячелетьями стремятся. О том, что каждый в одно мгновенье может в первозданный сад Создателя войти и с ним вершить совместные прекрасные творенья.
Я чувствовал, как нарастает в ней волненье. И сам стал почему-то волноваться и сказал:
— Ты не волнуйся, говори, Анастасия, я, может быть, смогу понять и написать.
А в том, что дальше поведала она, была предельная конкретность, простота. Уже потом, анализируя и вспоминая её слова, стал понимать — какой-то есть, быть может, и немалый, смысл в её словах: «Верните, люди, родину свою». А тогда, в лесу, переспросил Анастасию:
— Я понял, как всё это будет происходить. Я понял, если ты с лёгкостью способна производить картины из жизни тысячелетней давности, то, значит, тебе известны все учения, трактаты и ты откроешь людям их?
— Известны мне ученья, что в людях поклоненья вызывали.
— Все?
— Да, все.
— И веды сможешь полностью перевести?
— Могу. Только к чему на это тратить время?
— Но разве ты не хочешь, чтобы человечество узнало древнейшие учения? Ты мне о них расскажешь, я в книжке напишу.
— И что потом? Что с человечеством в итоге будет, как считаешь?
— Как что? Мудрее оно станет.
— Владимир, вся как раз уловка сил тёмных в том, что множеством учений они стремятся главное от человека скрыть. Часть истины, лишь для ума преподнося в трактатах, от главного старательно уводят.
— А почему ж тогда тех, кто ученья преподносит, люди называют мудрецами?
— Владимир, если позволишь мне, я притчу расскажу тебе. Ту притчу, что ещё тысячелетие назад в укромном месте шёпотом друг другу передавали мудрецы. Много веков никто её не слышал.
— Расскажи, если считаешь, что притча может что-то пояснить.
